Биография хафиза. Хафиз ширази - биография, информация, личная жизнь. Переводы на русский язык

Хафиз Ширази
267x400px
Имя при рождении:	Мухаммад
Псевдонимы:
Полное имя
Дата рождения:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Место рождения:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Дата смерти:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Место смерти:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Гражданство (подданство):	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Род деятельности:
Годы творчества:	с Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value). по Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Направление:
Жанр:
Язык произведений:
Дебют:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Премии:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Награды:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Подпись:	Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).
[[|Произведения]] в Викитеке
Ошибка Lua в Модуль:Wikidata на строке 170: attempt to index field "wikibase" (a nil value).

Ошибка Lua в Модуль:CategoryForProfession на строке 52: attempt to index field "wikibase" (a nil value).

Шамсудди́н Муха́ммад Ха́физ Ширази́ (перс. خواجه شمس‌الدین محمد حافظ شیرازی ‎, также иногда упоминается в источниках как Шамсиддин Мухаммад Хафиз Ширази ) (ок. 1325-1389/1390) - персидский поэт и суфийский шейх, один из величайших лириков мировой литературы.

Сведения его жизни содержат мало достоверных фактов и дат, но много легенд. В единственном сохранившемся автографе он называл себя «Мухаммад ибн Мухаммад ибн Мухаммад по прозванию Шамс аль-Хафиз аш-Ширази » .

Его стихи являются вершиной персидской поэзии. В Иране они до сих пор читаются и декламируются. В школах (мактабах) Бухарского ханства в XVI - начале XX века стихи Хафиза Ширази входили в обязательный учебный курс.

Биография

В возрасте 21 год он стал учеником Аттара в Ширазе. Он уже тогда стал слагать стихи и стал поэтом и чтецом Корана при дворе Абу-Исхака, вошёл в суфийский орден - Тарика. Хафиз знал арабский язык , хорошо разбирался в хадисах , тафсире , фикхе .

История сохранила легендарную встречу Хафиза с Тимуром , которая на нынешней момент считается реальным событием. Легенда описывает её следующим образом.

Женился Хафиз на склоне лет, у него родилось двое детей. Но оба сына и жена умерли ещё при жизни поэта. Имеются сведения, что младший сын Хафиза, Шах Нуман, переселился в Индию, в Бурханпур , а похоронен в Асиргархе. Жил Хафиз очень скудно, испытывая постоянную нужду. Несколько раз поэт получал приглашение от иноземных владык посетить их страны, однако поездки так и не осуществились. Его звал к себе багдадский султан Ахмед ибн-Увейс Джалаир . В Индию его звали султан Бенгала Гиясиддин (англ. Ghiyasuddin ) и главный визирь султана Махмуда Бахманни (англ. Mohammed Shah I ) (Декан) Мир-Фазлулла. Последней поездке помешал шторм на море, и Хафиз запечатлел в веках этот момент в одной из своих известнейших газелей:

После его смерти появляется сборник его стихов - «Диван ». В целом творчество Хафиза представляет собой высшее достижение средневековой персоязычной лирической поэзии. Его стихи переведены на все европейские и многие азиатские языки. Русские переводы сделаны Афанасием Фетом.

Творчество

Иран издавна славился своей литературой. Ещё до рождения Хафиза повсеместно прославились Рудаки , Фирдоуси , Насир Хосров , Омар Хайям , Низами Гянджеви , Джалалиддин Руми , Амир Хосров , Саади и другие. Их силами персидко-таджикская литература была выведена на новый уровень. Безусловно Хафиз не мог творить без связи со своими талантливыми предшественниками. Исследователями отмечается влияние на поэзию Хафиза стихов Саади, Салмана Саведжи , Хаджу Кирмани. Философская мысль в строках Хафиза идёт по пути, который заложили Хайям, Руми, отличаясь при этом глубокой индивидуальностью. Хафиз без сомнений был знаком с большей частью литературного наследия своей страны. Тому есть и и документальные подтверждения: в библиотеке Института востоковедения в Ташкенте хранится рукопись «Хамсе» Амира Хосрова Дехлеви , фрагмент из пяти маснави , где три из пяти маснави переписаны непосредственно самим Хафизом.

Любимой строфой Хафиза была газель . Именно ей написано подавляющее число его стихотворений. Рождённая за четыре столетия до Хафиза гением Рудаки , отточенная талантом Саади , в творчестве Хафиза газель достигает своего совершенства.

Что же понимал под прочностью стиха Хафиз? Во-первых, очевидно, то, что стих способен пережить своего создателя, способен сохраниться в течение веков, что иногда не под силу и каменным мавзолеям. Во-вторых, под прочностью стиха могла иметься в виду его нерушимая целостность, и в применении к восточным стихам под целостностью следует иметь в виду особые свойства, не характерные для поэзии Запада.

Особенности строения газелей влияют и на их восприятие. Обычно газель состоит из пяти-семи двустиший (бейтов). При этом важно то, что каждое двустишие выражает законченную мысль, и, зачастую, не имеет прямой связи с прочими бейтами. В этом состоит отличие восточного стиха от классического стиха европейского, в котором строки прочно объединены одной мыслью автора и логически связаны между собой. В газели такая логическая связь не всегда видна, особенно для читателя, привыкшего к поэзии Запада. Однако, каждая газель, в особенности газель, созданная мастером, представляет собой нерушимое единое целое. Для того, чтобы воспринять и осознать эту целостность, требуется работа и чувств, и ума, когда переходя от двустишия к двустишию, читатель должен восстановить опущенные автором связи, пройти свой путь по ассоциативной цепочке, соединяющей бейты, и то, что эта цепочка может не совпасть с путём, которым шёл сам автор, лишь делает стих более ценным, более близким сердцу каждого отдельного читателя. Это тем более верно, что объединяющей связью газелей часто служит именно определённое переживание, состояние души, чувства неподвластные до конца рассудку. Но в своей сути газели Хафиза подобны рубаи Хайяма , сплавляющим в себе разум и чувства. Понимание сути газели также необходимо для понимания творчества Хафиза, как понимание сути сонета для более глубокого осмысления творчества Петрарки или Шекспира .

Не менее важно для прочувствования внутренней красоты стихов Хафиза знание суфийской символики. Зная тайные значения, зашифрованные в простых словах, читатель способен открыть не один, а даже несколько смыслов, заложенных в простом стихе, начиная с самого поверхностного и кончая мистически глубоким. Примером таких неочевидных простому читателю толкований может служить часто встречающаяся у Хафиза тема любви. И если невооружённый глаз видит в стихотворении только признание поэта в любви к женщине, то знакомый с суфийской символикой постигает, что речь идёт о стремлении суфия познать Бога, поскольку именно это подразумевается под «любовью», а «возлюбленная» - это сам Бог. А во фразе «Аромат её крова, ветерок, принеси мне» на самом деле «кров» - это Божий мир, а «аромат» - дыхание Бога.

Ещё одной специфической особенностью творчества Хафиза было зеркальное использование описательных слов. Отрицательных персонажей называет он «святыми», «муфтиями», тех же, кто дорог его сердцу - «бродягами» и «пьяницами».

Средоточием творчества Хафиза является непосредственная жизнь человека во всех её радостях и скорбях. Обыденные вещи обретают под его пером красоту и глубокий смысл. Если жизнь полна горести, то нужно сделать её лучше, придать красоту, наполнить смыслом. Частое упоминание чувственных удовольствий, будь то распитие вина или женская любовь, отнюдь не означают стремления Хафиза отвернуться от неприглядной действительности, спрятаться от неё в наслаждениях. Множество газелей клеймящих злобу, войны, скудоумие фанатиков и преступления властьдержащих показывают, что Хафиз не боялся трудностей жизни, и его призыв к радостям - выражение оптимистического взгляда на мир, а если понимать под «радостью» скрытый смысл познания Бога, то горести для него не повод для озлобления, а побудительный мотив обратиться к Всевышнему и построить свою жизнь в соответствии с его заповедями.

Одни из самых трагичных газелей Хафиза посвящены потерям друзей, и, очевидно, дружба была величайшей ценностью в жизни Хафиза. Но утраты не могли сломить дух поэта, он не позволял себе погрязнуть в депрессии, предаться отчаянию. Глубина трагических переживаний обусловлена именно осознанием её Хафизом, его дух всегда выше обстоятельств жизни. И это позволяет ему в часы скорби не отречься от жизни, а наоборот, начать ценить её ещё больше.

Богата и глубока любовная лирика поэта. По легенде Хафиз был влюблён в девушку Шах-Набат (Шахнабот), многие стихи посвящены именно ей. Простота в выражении самых интимных чувств и утончённость образов делают эти газели поэта лучшими примерами мировой любовной лирики.

Этическим идеалом поэта можно считать ринда - плута, бродягу - , полного бунтарства, призывающего к свободе духа. Образ ринда противопоставляется всему скучному, ограниченному, злому, эгоистичному. Хафиз писал: «Самонадеянности нет у риндов и в помине, а себялюбие для их религии - кощунство». Завсегдатай питейных заведений, гуляка, ринд свободен от предрассудков. Он не находит своё место в обществе, но это проблема не ринда, это проблема общества, построенного не лучшим образом. В мире Хафиз видел немало зла, насилия и жестокости. Мечта перестроить мир заново не раз звучит у Хафиза. Это всегда именно мечта, у него нет призывов к борьбе. В дальнейшем ринд как положительный герой находит свой путь в стихах Навои и Бедиля .

В оригинале стихи Хафиза чрезвычайно мелодичны, их легко напевать. Обусловлено это не столько применением звуковых повторов, сколько глубокой гармоничностью, объединяющей звучание и передаваемые образы. Богатство смыслов и лёгкость чтения служили причиной того, что куллиёт Хафиза сплошь и рядом использовался людьми для гаданий, для предсказания своей судьбы.

Наследие и влияние творчества

Поэтический сборник «Диван» Хафиза включает 418 газелей (лирических стихов), 5 крупных касыд (крупных панегириков), 29 кыта (небольших стихов), 41 рубаи (афористическое четверостишие) и 3 месневи (героико-романтические поэмы): «Дикая лань», «Саки-наме» и «Моганни-наме» . После смерти Хафиза «Диван» распространялся в виде списков в большом количестве, из-за чего в оригинальном тексте появлялись чужеродные вставки. В сегодняшнем Иране «Диван» переиздавался наибольшее количество раз среди классических произведений .

Первое серьёзное издание Хафиза было осуществлено в средние века в Турции, где были изданы произведения поэта в трёх томах. На этом издании основывались дальнейшие публикации в Германии, Египте и Индии. Творчество поэта оказало сильное влияние на многих мастеров Запада: Гёте , Пушкина , Мицкевича и др. Изданный в 1814 году полный перевод Хафиза на немецкий язык сподвигнул Гёте на создание своего «Западно-восточного дивана», в котором посвящает Хафизу целиком вторую книгу, названную им «Книгой Хафиза». Пушкин в своём стихотворении «Не пленяйся бранной славой, о красавец молодой!» («Из Гафиза») отдал дань уважения поэту и всей персидской поэзии . Произведения Хафиза Ширази переведены на многие языки мира .

В творчестве Хафиза преобладают традиционные темы вина и любви, мистического озарения, восхваления великих людей, жалобы на бренность и непознаваемость мира . В поэзии Хафиз присутствовал элемент мистики , из-за чего современники называли поэта Лиссан-Эльгаиб - языком таинственных чудес .

Память

Книги:

• Истины. Изречения персидского и таджикского народов, их поэтов и мудрецов. Перевод Наума Гребнева «Наука», М. 1968. 310 с; Спб.: Азбука-классика, 2005. 256 с ISBN 5-352-01412-6
• Ирано-таджикская поэзия. - М .: Художественная литература, 1974. - 613 с.

Напишите отзыв о статье "Хафиз Ширази"

Комментарии

Примечания

1. , с. 96.
2. Хафиз // Краткая литературная энциклопедия / гл. ред. А. А. Сурков. - Москва: Советская энциклопедия, 1962-1978. - Т. 8.
3. , с. 265.
4. Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров
5. Гафиз или Хафиз // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). - СПб. , 1890-1907.
6. - статья из энциклопедии «Кругосвет»
7. Хафиз // Литература и язык. Современная иллюстрированная энциклопедия / Под редакцией проф. Горкина А. П.. - М .: Росмэн-Пресс, 2006. - ISBN 978-5-353-02604-4.
8. А. А. Фет. Стихотворения и поэмы. Лен. отд. 1986, с.702

Литература

• Н. Кулматов Гедонизм Хафиза (рус.) // «Памир»: Журнал. - 1982. - № 1 . - С. 77-82 .
• С. Шамухамедова Этический идеал Хафиза (рус.) // «Звезда Востока»: Журнал, Орган Союза писателей Узбекистана. - Ташкент: Издательство литературы и искусства Гафура Гуляма, 1973. - № 5 . - С. 159-162 .
• Саджад Захир Гений Хафиза (рус.) // Академия наук СССР , «Народы Азии и Африки» : Журнал. - Москва: «Наука» , 1976. - № 5 . - С. 96-102 .
• Мирзо Турсун-Заде Великий мастер газели (рус.) // «Дружба народов» : Журнал. - 1971. - № 9 . - С. 264-269 .
• Семён Липкин Над строкой Хафиза (рус.) // «Новый мир» : Журнал. - 1971. - № 10 . - С. 242-245 .

Ссылки

30px	[[Ошибка Lua в Модуль:Wikidata/Interproject на строке 17: attempt to index field "wikibase" (a nil value). |Хафиз Ширази]] в Викицитатнике
	Хафиз Ширази в Викитеке
30px	[{{localurl:Commons:Category:Ошибка Lua: callParserFunction: function "#property" was not found. }}?uselang=ru Хафиз Ширази] на Викискладе

• Хафиз (персидский поэт) / А. Н. Болдырев // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров . - 3-е изд. - М . : Советская энциклопедия, 1969-1978.
• - статья из энциклопедии «Кругосвет»
• - статья из Encyclopædia Iranica

Просмотр этого шаблона Поэты Поэтессы

Ошибка Lua в Модуль:External_links на строке 245: attempt to index field "wikibase" (a nil value).

Отрывок, характеризующий Хафиз Ширази

– В дивной далёкой стране... На самой «вершине» мира... (имеется в виду Северный Полюс, бывшая страна Гиперборея – Даария), – тихо, будто уйдя в бесконечно далёкое прошлое, прошептал Радомир. – Там стоит святая гора рукотворная, которую не в силах разрушить ни природа, ни время, ни люди. Ибо гора эта – вечна... Это и есть Храм Вечного Знания. Храм наших старых Богов, Мария...
Когда-то, давным-давно, сверкал на вершине святой горы их Ключ – этот зелёный кристалл, дававший Земле защиту, открывавший души, и учивший достойных. Только вот ушли наши Боги. И с тех пор Земля погрузилась во мрак, который пока что не в силах разрушить сам человек. Слишком много в нём пока ещё зависти и злобы. Да и лени тоже...

– Люди должны прозреть, Мария. – Немного помолчав, произнёс Радомир. – И именно ТЫ поможешь им! – И будто не заметив её протестующего жеста, спокойно продолжил. – ТЫ научишь их ЗНАНИЮ и ПОНИМАНИЮ. И дашь им настоящую ВЕРУ. Ты станешь их Путеводной Звездой, что бы со мной ни случилось. Обещай мне!.. Мне некому больше доверить то, что должен был выполнить я сам. Обещай мне, светлая моя.
Радомир бережно взял её лицо в ладони, внимательно всматриваясь в лучистые голубые глаза и... неожиданно улыбнулся... Сколько бесконечной любви светилось в этих дивных, знакомых глазах!.. И сколько же было в них глубочайшей боли... Он знал, как ей было страшно и одиноко. Знал, как сильно она хотела его спасти! И несмотря на всё это, Радомир не мог удержаться от улыбки – даже в такое страшное для неё время, Магдалина каким-то образом оставалась всё такой же удивительно светлой и ещё более красивой!.. Будто чистый родник с животворной прозрачной водой...
Встряхнувшись, он как можно спокойнее продолжил.
– Смотри, я покажу тебе, как открывается этот древний Ключ...
На раскрытой ладони Радомира полыхнуло изумрудное пламя... Каждая малейшая руна начала раскрываться в целый пласт незнакомых пространств, расширяясь и открываясь миллионами образов, плавно протекавших друг через друга. Дивное прозрачное «строение» росло и кружилось, открывая всё новые и новые этажи Знаний, никогда не виданных сегодняшним человеком. Оно было ошеломляющим и бескрайним!.. И Магдалина, будучи не в силах отвести от всего этого волшебства глаз, погружалась с головой в глубину неизведанного, каждой фиброй своей души испытывая жгучую, испепеляющую жажду!.. Она вбирала в себя мудрость веков, чувствуя, как мощной волной, заполняя каждую её клеточку, течёт по ней незнакомая Древняя Магия! Знание Предков затопляло, оно было по-настоящему необъятным – с жизни малейшей букашки оно переносилось в жизнь вселенных, перетекало миллионами лет в жизни чужих планет, и снова, мощной лавиной возвращалось на Землю...
Широко распахнув глаза, Магдалина внимала дивному Знанию Древнего мира... Её лёгкое тело, свободное от земных «оков», песчинкой купалась в океане далёких звёзд, наслаждаясь величием и тишиной вселенского покоя...
Вдруг прямо перед ней развернулся сказочный Звёздный Мост. Протянувшись, казалось, в самую бесконечность, он сверкал и искрился нескончаемыми скоплениями больших и маленьких звёзд, расстилаясь у её ног в серебряную дорогу. Вдали, на самой середине той же дороги, весь окутанный золотым сиянием, Магдалину ждал Человек... Он был очень высоким и выглядел очень сильным. Подойдя ближе, Магдалина узрела, что не всё в этом невиданном существе было таким уж «человеческим»... Больше всего поражали его глаза – огромные и искристые, будто вырезаны из драгоценного камня, они сверкали холодными гранями, как настоящий бриллиант. Но так же, как бриллиант, были бесчувственными и отчуждёнными... Мужественные черты лица незнакомца удивляли резкостью и неподвижностью, будто перед Магдалиной стояла статуя... Очень длинные, пышные волосы искрились и переливались серебром, словно на них кто-то нечаянно рассыпал звёзды... «Человек» и, правда, был очень необычным... Но даже при всей его «ледяной» холодности, Магдалина явно чувствовала, как шёл от странного незнакомца чудесный, обволакивающий душу покой и тёплое, искреннее добро. Только она почему-то знала наверняка – не всегда и не ко всем это добро было одинаковым.
«Человек» приветственно поднял развёрнутую к ней ладонь и ласково произнёс:
– Остановись, Звёздная... Твой Путь не закончен ещё. Ты не можешь идти Домой. Возвращайся в Мидгард, Мария... И береги Ключ Богов. Да сохранит тебя Вечность.
И тут, мощная фигура незнакомца начала вдруг медленно колебаться, становясь совершенно прозрачной, будто собираясь исчезнуть.
– Кто ты?.. Прошу, скажи мне, кто ты?!. – умоляюще крикнула Магдалина.
– Странник... Ты ещё встретишь меня. Прощай, Звёздная...
Вдруг дивный кристалл резко захлопнулся... Чудо оборвалось также неожиданно, как и начиналось. Вокруг тут же стало зябко и пусто... Будто на дворе стояла зима.
– Что это было, Радомир?!. Это ведь намного больше, чем нас учили!..– не спуская с зелёного «камня» глаз, потрясённо спросила Магдалина.
– Я просто чуть приоткрыл его. Чтобы ты могла увидеть. Но это всего лишь песчинка из того, что он может. Поэтому ты должна сохранить его, что бы со мной ни случилось. Любой ценой... включая твою жизнь, и даже жизнь Весты и Светодара.
Впившись в неё своими пронзительно-голубыми глазами, Радомир настойчиво ждал ответа. Магдалина медленно кивнула.
– Он это же наказал... Странник...
Радомир лишь кивнул, явно понимая, о ком она говорила.
– Тысячелетиями люди пытаются найти Ключ Богов. Только никто не ведает, как он по-настоящему выглядит. Да и смысла его не знают, – уже намного мягче продолжил Радомир. – О нём ходят самые невероятные легенды, одни – очень красивы, другие – почти сумасшедшие.

(О Ключе Богов и, правда, ходят разные-преразные легенды. На каких только языках веками не пытались расписывать самые большие изумруды!.. На арабском, иудейском, индусском и даже на латыни... Только никто почему-то не хочет понять, что от этого камни не станут волшебными, как бы сильно кому-то этого не хотелось... На предлагаемых фотографиях видны: иранский псевдо Мани, и Великий Могул, и католический "талисман" Бога, и Изумрудная "дощечка" Гермеса (Emeral tablet) и даже знаменитая индийская Пещера Аполлона из Тианы, которую, как утверждают сами индусы, однажды посетил Иисус Христос. (Подробнее об этом можно прочитать в пишущейся сейчас книге «Святая страна Даария». Часть1. О чём ведали Боги?))
– Просто сработала, видимо, у кого-то когда-то родовая память, и человек вспомнил – было когда-то что-то несказанно великое, Богами подаренное. А вот ЧТО – не в силах понять... Так и ходят столетиями «искатели» неизвестно зачем и кружат кругами. Будто наказал кто-то: «пойди туда – не знаю куда, принеси то – не ведомо что»... Знают только, что сила в нём скрыта дюжая, знание невиданное. Умные за знанием гоняются, ну а «тёмные» как всегда пытаются найти его, чтобы править остальными... Думаю, это самая загадочная и самая (каждому по-своему) желанная реликвия, существовавшая когда-либо на Земле. Теперь всё только от тебя будет зависеть, светлая моя. Если меня не станет, ни за что не теряй его! Обещай мне это, Мария...
Магдалина опять кивнула. Она поняла – то была жертва, которую просил у неё Радомир. И она ему обещала... Обещала хранить удивительный Ключ Богов ценой своей собственной жизни... да и жизни детей, если понадобится.
Радомир осторожно вложил зелёное чудо ей в ладонь – кристалл был живым и тёплым...
Ночь пробегала слишком быстро. На востоке уже светало... Магдалина глубоко вздохнула. Она знала, скоро за ним придут, чтобы отдать Радомира в руки ревнивых и лживых судей... всей своей чёрствой душой ненавидевших этого, как они называли, «чужого посланника»...
Свернувшись в комок меж сильных рук Радомира, Магдалина молчала. Она хотела просто чувствовать его тепло... насколько это ещё было возможно... Казалось, жизнь капля за каплей покидала её, превращая разбитое сердце в холодный камень. Она не могла дышать без него... Этого, такого родного человека!.. Он был её половиной, частью её существа, без которого жизнь была невозможна. Она не знала, как она будет без него существовать?.. Не знала, как ей суметь быть столь сильной?.. Но Радомир верил в неё, доверял ей. Он оставлял ей ДОЛГ, который не позволял сдаваться. И она честно пыталась выжить...
Несмотря на всю нечеловеческую собранность, дальнейшего Магдалина почти не помнила...

Она стояла на коленях прямо под крестом и смотрела Радомиру в глаза до самого последнего мгновения... До того, как его чистая и сильная душа покинула своё ненужное уже, умершее тело.На скорбное лицо Магдалины упала горячая капля крови, и слившись со слезой, скатилась на землю. Потом упала вторая... Так она стояла, не двигаясь, застывшая в глубочайшем горе... оплакивая свою боль кровавыми слезами...
Вдруг, дикий, страшнее звериного, крик сотряс окружающее пространство... Крик был пронзительным и протяжным. От него стыла душа, ледяными тисками сжимая сердце. Это кричала Магдалина...
Земля ответила ей, содрогнувшись всем своим старым могучим телом.
После наступила тьма...
Люди в ужасе разбегались, не разбирая дороги, не понимая, куда несут их непослушные ноги. Будто слепые, они натыкались друг на друга, шарахаясь в разные стороны, и снова спотыкались и падали, не обращая внимания на окружаюшее... Всюду звенели крики. Плачь и растерянность объяли Лысую Гору и наблюдавших там казнь людей, будто только лишь теперь позволив прозреть – истинно увидеть ими содеянное...
Магдалина встала. И снова дикий, нечеловеческий крик пронзил усталую Землю. Утонув в рокоте грома, крик змеился вокруг злыми молниями, пугая собою стылые души... Освободив Древнюю Магию, Магдалина призывала на помощь старых Богов... Призывала Великих Предков.
Ветер трепал в темноте её дивные золотые волосы, окружая хрупкое тело ореолом Света. Страшные кровавые слёзы, всё ещё алея на бледных щеках, делали её совершенно неузнаваемой... Чем-то похожей на грозную Жрицу...
Магдалина звала... Заломив руки за голову, она снова и снова звала своих Богов. Звала Отцов, только что потерявших чудесного Сына... Она не могла так просто сдаться... Она хотела вернуть Радомира любой ценой. Даже, если не суждено будет с ним общаться. Она хотела, чтобы он жил... несмотря ни на что.

Но вот прошла ночь, и ничего не менялось. Его сущность говорила с ней, но она стояла, омертвев, ничего не слыша, лишь без конца призывая Отцов... Она всё ещё не сдавалась.
Наконец, когда на дворе светало, в помещении вдруг появилось яркое золотое свечение – будто тысяча солнц засветила в нём одновременно! А в этом свечении у самого входа возникла высокая, выше обычной, человеческая фигура... Магдалина сразу же поняла – это пришёл тот, кого она так яро и упорно всю ночь призывала...
– Вставай Радостный!.. – глубоким голосом произнёс пришедший. – Это уже не твой мир. Ты отжил свою жизнь в нём. Я покажу тебе твой новый путь. Вставай, Радомир!..
– Благодарю тебя, Отец... – тихо прошептала стоявшая рядом с ним Магдалина. – Благодарю, что услышал меня!
Старец долго и внимательно всматривался в стоящую перед ним хрупкую женщину. Потом неожиданно светло улыбнулся и очень ласково произнёс:
– Тяжко тебе, горестная!.. Боязно... Прости меня, доченька, заберу я твоего Радомира. Не судьба ему находиться здесь более. Его судьба другой будет теперь. Ты сама этого пожелала...
Магдалина лишь кивнула ему, показывая, что понимает. Говорить она не могла, силы почти покидали её. Надо было как-то выдержать эти последние, самые тяжкие для неё мгновения... А потом у неё ещё будет достаточно времени, чтобы скорбеть об утерянном. Главное было то, что ОН жил. А всё остальное было не столь уж важным.
Послышалось удивлённое восклицание – Радомир стоял, оглядываясь, не понимая происходящего. Он не знал ещё, что у него уже другая судьба, НЕ ЗЕМНАЯ... И не понимал, почему всё ещё жил, хотя точно помнил, что палачи великолепно выполнили свою работу...

– Прощай, Радость моя... – тихо прошептала Магдалина. – Прощай, ласковый мой. Я выполню твою волю. Ты только живи... А я всегда буду с тобой.
Снова ярко вспыхнул золотистый свет, но теперь он уже почему-то находился снаружи. Следуя ему, Радомир медленно вышел за дверь...
Всё вокруг было таким знакомым!.. Но даже чувствуя себя вновь абсолютно живым, Радомир почему-то знал – это был уже не его мир... И лишь одно в этом старом мире всё ещё оставалось для него настоящим – это была его жена... Его любимая Магдалина....
– Я вернусь к тебе... я обязательно вернусь к тебе... – очень тихо сам себе прошептал Радомир. Над головой, огромным «зонтом» висела вайтмана...
Купаясь в лучах золотого сияния, Радомир медленно, но уверенно двинулся за сверкающим Старцем. Перед самым уходом он вдруг обернулся, чтобы в последний раз увидеть её... Чтобы забрать с собою её удивительный образ. Магдалина почувствовала головокружительное тепло. Казалось, в этом последнем взгляде Радомир посылал ей всю накопленную за их долгие годы любовь!.. Посылал ей, чтобы она также его запомнила.
Она закрыла глаза, желая выстоять... Желая казаться ему спокойной. А когда открыла – всё было кончено...
Радомир ушёл...
Земля потеряла его, оказавшись его не достойной.
Он ступил в свою новую, незнакомую ещё жизнь, оставляя Марии Долг и детей... Оставляя её душу раненой и одинокой, но всё такой же любящей и такой же стойкой.
Судорожно вздохнув, Магдалина встала. Скорбеть у неё пока что просто не оставалось времени. Она знала, Рыцари Храма скоро придут за Радомиром, чтобы предать его умершее тело Святому Огню, провожая этим самым его чистую Душу в Вечность.

Первым, конечно же, как всегда появился Иоанн... Его лицо было спокойным и радостным. Но в глубоких серых глазах Магдалина прочла искреннее участие.
– Велика благодарность тебе, Мария... Знаю, как тяжело было тебе отпускать его. Прости нас всех, милая...
– Нет... не знаешь, Отец... И никто этого не знает... – давясь слезами, тихо прошептала Магдалина. – Но спасибо тебе за участие... Прошу, скажи Матери Марии, что ОН ушёл... Что живой... Я приду к ней, как только боль чуточку утихнет. Скажи всем, что ЖИВЁТ ОН...
Больше Магдалина выдержать не могла. У неё не было больше человеческих сил. Рухнув прямо на землю, она громко, по-детски разрыдалась...
Я посмотрела на Анну – она стояла окаменев. А по суровому юному лицу ручейками бежали слёзы.
– Как же они могли допустить такое?! Почему они все вместе не переубедили его? Это же так неправильно, мама!.. – возмущённо глядя на нас с Севером, воскликнула Анна.
Она всё ещё по-детски бескомпромиссно требовала на всё ответов. Хотя, если честно, я точно так же считала, что они должны были не допустить гибели Радомира… Его друзья... Рыцари Храма... Магдалина. Но разве могли мы судить издалека, что тогда было для каждого правильным?.. Мне просто по-человечески очень хотелось увидеть ЕГО! Так же, как хотелось увидеть живой Магдалину...
Наверно именно поэтому, я никогда не любила погружаться в прошлое. Так как прошлое нельзя было изменить (во всяком случае, я этого сделать не могла), и никого нельзя было предупредить о назревавшей беде или опасности. Прошлое – оно и было просто ПРОШЛЫМ, когда всё хорошее или плохое давно уже с кем-то случилось, и мне оставалось лишь наблюдать чью-то прожитую хорошую или плохую, жизнь.
И тут я снова увидела Магдалину, теперь уже одиноко сидевшую на ночном берегу спокойного южного моря. Мелкие лёгкие волны ласково омывали её босые ноги, тихо нашёптывая что-то о прошлом... Магдалина сосредоточенно смотрела на огромный зелёный камень, покойно лежавший на её ладони, и о чём-то очень серьёзно размышляла. Сзади неслышно подошёл человек. Резко повернувшись, Магдалина тут же улыбнулась:
– Когда же ты перестанешь пугать меня, Раданушка? И ты всё такой же печальный! Ты ведь обещал мне!.. Чему же грустить, если ОН живой?..
– Не верю я тебе, сестра! – ласково улыбаясь, грустно произнёс Радан.
Это был именно он, всё такой же красивый и сильный. Только в потухших синих глазах теперь жили уже не былые радость и счастье, а гнездилась в них чёрная, неискоренимая тоска...
– Не верю, что ты с этим смирилась, Мария! Мы должны были спасти его, несмотря на его желание! Позже и сам понял бы, как сильно ошибался!.. Не могу я простить себе! – В сердцах воскликнул Радан.
Видимо, боль от потери брата накрепко засела в его добром, любящем сердце, отравляя приходящие дни невосполнимой печалью.
– Перестань, Раданушка, не береди рану... – тихо прошептала Магдалина. – Вот, посмотри лучше, что оставил мне твой брат... Что наказал хранить нам всем Радомир.
Протянув руку, Мария раскрыла Ключ Богов...
Он вновь начал медленно, величественно открываться, поражая воображение Радана, который, будто малое дитя, остолбенело наблюдал, не в состоянии оторваться от разворачивающейся красоты, не в силах произнести ни слова.
– Радомир наказал беречь его ценой наших жизней... Даже ценой его детей. Это Ключ наших Богов, Раданушка. Сокровище Разума... Нет ему равных на Земле. Да, думаю, и далеко за Землёй... – грустно молвила Магдалина. – Поедем мы все в Долину Магов. Там учить будем... Новый мир будем строить, Раданушка. Светлый и Добрый Мир... – и чуть помолчав, добавила. – Думаешь, справимся?
– Не знаю, сестра. Не пробовал. – Покачал головой Радан. – Мне другой наказ дан. Светодара бы сохранить. А там посмотрим... Может и получится твой Добрый Мир...
Присев рядом с Магдалиной, и забыв на мгновение свою печаль, Радан восторженно наблюдал, как сверкает и «строится» дивными этажами чудесное сокровище. Время остановилось, как бы жалея этих двух, потерявшихся в собственной грусти людей... А они, тесно прижавшись друг к другу, одиноко сидели на берегу, заворожено наблюдая, как всё шире сверкало изумрудом море... И как дивно горел на руке Магдалины Ключ Богов – оставленный Радомиром, изумительный «умный» кристалл...
С того печального вечера прошло несколько долгих месяцев, принёсших Рыцарям Храма и Магдалине ещё одну тяжкую потерю – неожиданно и жестоко погиб Волхв Иоанн, бывший для них незаменимым другом, Учителем, верной и могучей опорой... Рыцари Храма искренне и глубоко скорбели о нём. Если смерть Радомира оставила их сердца раненными и возмущёнными, то с потерей Иоанна их мир стал холодным и невероятно чужим...
Друзьям не разрешили даже похоронить (по своему обычаю – сжигая) исковерканное тело Иоанна. Иудеи его просто зарыли в землю, чем привели в ужас всех Рыцарей Храма. Но Магдалине удалось хотя бы выкупить(!) его отрубленную голову, которую, ни за что не желали отдавать иудеи, так как считали её слишком опасной – они считали Иоанна великим Магом и Колдуном...

Классик персидской поэзии, мастер суфизма, один из наиболее значимых лириков всей мировой литературы. Полное имя - Хаджа Шамс ад-Дин Мухаммад Хафиз Ширази‎. Также иногда упоминается в источниках как Шамсиддин Мухаммад Хафиз Ширази. В единственном сохранившемся автографе он назвал себя «Мухаммад ибн Мухаммад ибн Мухаммад по прозванию Шамс аль-Хафиз аш-Ширази». В этих именах «Хафиз» означает человека, знающего Коран наизусть (впоследствии в Средней Азии и Афганистане так стали называть и народных певцов сказителей), «Хаджа» свидетельствует о совершенном паломничестве (хадже) в Мекку, «Ширази» указывает на происхождение поэта из города Шираз.

Происходя из незнатной и небогатой семьи ширазских горожан, поэт получил, однако, полное богословское образование. Плата за обрядовое чтение Корана, а также пожалования от высоких покровителей составили в дальнейшем основной источник средств существования поэта. Придворная поэтическая деятельность не обогатила Хафиза Ширази, и во многих стихах он говорит о себе как о человеке необеспеченном. «Диван» Хафиза, собранный после его смерти, распространялся в огромном количестве списков в Иране и за его пределами, что привело к засорению текста. В 1928 г. обнаружили переписанную через 35 лет после смерти поэта рукопись «Дивана». «Диван» Хафиза состоит из 418 газелей (объемом от 5 до 10 бейтов), 5 крупных касыд-панегириков, 29 небольших «стихотворений на случай», 41 рубай и 3 небольших месневи: «Дикая лань», «Саки-наме» и «Моганни-наме». При этом подлинность ряда произведений остается спорной.

В современном Иране «Диван» Хафиза стоит на первом месте среди всех переизданий классического наследия. Гробница его - место богомолья. В лирике Хафиза преобладают традиционные темы вина и любви, мистического озарения, славословия, жалобы на бренность и непознаваемость мира. Хафиз широко использует в своих газелях образы и термины традиционной суфийской поэзии, которые обычно допускают возможность двоякого толкования - прямого, реалистического и переносного, символического. В целом творчество Хафиза представляет собой высшее достижение средневековой персоязычной лирической поэзии. Его стихи переведены на все европейские и многие азиатские языки. Русские переводы сделаны Афанасием Фетом.

Хаджа Шамс ад-Дин Мухаммад Хафиз Ширази (перс. خواجه شمس‌الدین محمد حافظ شیرازی) — знаменитый персидский поэт и суфийский мастер.
Сведения его жизни содержат мало достоверных фактов и дат, но много легенд.Его стихи являются вершиной персидской поэзии. Они в Иране до сих пор читаются и декламируются.

О Хафизе очень интересно рассказывает М.Рейснер в своей статье "Страницы легендарной биографии Хафиза".

В тех сообщениях о Хафизе (ум.1389), которые содержатся в средневековых поэтических антологиях (тазкире) и историографических сочинениях, достоверные сведения настолько тесно переплетены с вымыслом, что отделить реальные факты от легенды крайне затруднительно, а воссоздать полную биографию поэта практически невозможно.
Полное имя поэта Шамс ад-Дин Мухаммад Хафиз Ширази. Иранцы часто ставят перед его именем уважительное Ходжа (букв, «господин», «учитель», «наставник»). Род его по мужской линии происходил из Исфахана. Семья переехала из Исфахана в Шираз во времена правления династии атабеков Салгуридов Фарса (1148—1270), которые в XIII в. были данниками монголов. Отец поэта Баха ад-Дин стал в Ширазе одним из самых богатых купцов, но рано умер, и семья, оставшись без кормильца, вскоре разорилась. Старшие братья будущего поэта отправились по свету в поисках лучшей доли, а с матерью остался только малолетний Шамс ад-Дин Мухаммад. Не будучи в состоянии прокормить себя и сына, мать отдала ребенка на воспитание в чужую семью. Однако человек, взявший на себя заботу о мальчике, вскоре отказался от своих обязательств и отдал его обучаться ремеслу в дрожжевой цех. Сирота-подмастерье оказался трудолюбив и настойчив в достижении жизненных целей. Треть своего заработка он платил учителю соседней школы, треть отдавал матери, остальное тратил на свои нужды. Именно в школе, а не в дрожжевом цехе мальчик приобщился к своему будущему ремеслу. Наделенный незаурядной памятью, он выучил наизусть священную книгу мусульман и стал чтецом Корана — Хафизом. Впоследствии он прославил свое профессиональное имя, избрав его литературным псевдонимом.

Среди ремесленников и торговцев Шираза (людей базара, как их называли в ту пору) было множество ценителей поэзии, их лавки (дуканы) нередко служили своеобразными «клубами», где собирались любители поэтических диспутов и соревнований. Завсегдатаем таких литературных «посиделок» в дукане торговца мануфактурой и становится Шамс ад-Дин Мухаммад. Он и сам пытается слагать стихи, но его первые опыты вызывают лишь насмешки окружающих, поскольку грешат против общепринятых норм стихосложения. Иногда его специально приглашают на поэтические собрания, чтобы потешиться, и это задевает его достоинство.

Ниспослание поэтического дара

О том, что было дальше с молодым чтецом Корана и как он в одночасье стал великим поэтом, повествует прекрасная легенда. Эта история связана с появлением одной из самых таинственных газелей Хафиза, которую специалисты нередко называют «газелью о ниспослании поэтического дара». Рассказывают, что, будучи не в силах более сносить издевательства, начинающий поэт решил посетить гробницу знаменитого отшельника и поэта-мистика Баба Кухи Ширази, которая почиталась чудотворной. Он долго и истово молился, плача и жалуясь на судьбу, пока не выбился из сил и не заснул прямо на земле близ гробницы. Во сне ему явился благообразный старец, который дал ему вкусить некоей божественной пищи и сказал: «Ступай, ибо врата знаний теперь для тебя открыты». На вопрос о том, кто он такой, старец ответил, что он халиф Али. Очнувшись ото сна, юноша сложил газель, которая прославила его имя:

Вчера на исходе ночи от мук избавленье мне дали,
И воду жизни во тьме, недоступной зренью, мне дали.
Утратил я чувства свои в лучах того естества,
Вина из чаши, что духа родит возвышенье, мне дали.
И благостным утром была и стала блаженства зарей
Та ночь — повеленьем судьбы, — когда отпушенье мне дали.
Небесный голос в тот день о счастье мне возвестил,
Когда к обидам врагов святое терпенье мне дали.
И взоры теперь устремил на зеркало я красоты,
Ведь там в лучезарность ее впервые прозренье мне дали.
Дивиться ли нужно тому, что сердцем так весел я стал?
Томился скудостью я — и вот вспоможенье мне дали.
Весь этот сахар и мед, в словах текущих моих,
То плата за Шах-Набат, что в утешенье мне дали.
Увидел я в тот же день, что я к победе приду,
Как верный стойкости дар врагам в посрамленье мне дали.
Признателен будь, Хафиз, и лей благодарности мед
За то, что красавицу ту, чьи прелестны движенья, мне дали.

(Перевод Е. Дунаевского)

В газели, сотканной из тончайших намеков и мистических ассоциаций, можно найти ключи к другой версии легенды о «ниспослании поэтического дара», в которой рассказывается о том, что обиды молодого поэта на судьбу усугублялись его пылкой влюбленностью в знаменитую ширазскую красавицу по имени Шах-Набат (букв, «сахарный леденец»), которая не отвечала ему взаимностью. В соответствии с этим вариантом сказания Хафиз обрел не только поэтический дар, но и благосклонность возлюбленной. Строки Хафиза, посвященные Шах-Набат, построены на сложной образной игре и могут быть истолкованы тремя разными способами: большинство средневековых комментаторов полагало, что речь идет о конкретной женщине, однако слово шах-набат необязательно толкуется как имя собственное, оно может быть понято как традиционная поэтическая метафора возлюбленной «сладостная», «сладкоречивая», «сладкоустая» и т. д. Кроме того, речь может идти о сладости поэтического слова, ниспосланного поэту свыше, и в таком случае божественной пищей, которую вкусил Хафиз из рук халифа Али, оказывается как раз кристаллический сахар — набат. В тексте газели также можно усмотреть намек на то, что посланником небес, явившимся во сне к Хафизу, был не Али, а Хизр (Хидр, Хадир) — персонаж мусульманских мифологических сказаний, не упомянутый в Коране, но чрезвычайно почитаемый. Именно его комментаторская традиция связывала с коранической историей путешествия Мусы (библейского Моисея) и нахождения живой воды. Живая вода в позднейших толкованиях стала пониматься мистически и служила метафорой сокровенного знания. О его обретении и идет речь в первых строках этой газели Хафиза.

Испытание

Сложив боговдохновленные стихи, поэт предстал перед насмешниками и продекламировал их, чтобы возвыситься в глазах слушателей, однако те не поверили, что газель сложена без посторонней помощи, и по обычаю устроили ему испытание. Состояло оно в том, что Хафизу предложили составить ответ на некую газель-образец (обычно такими образцами служили признанные шедевры прошлого), и он во всеоружии обретенного дара достойно справился с заданием, заслужив полное одобрение критиков.

Молва о новой звезде ширазского поэтического небосклона стала быстро распространяться, Хафизом заинтересовались высокие особы, и он стал получать приглашения ко двору. Не став штатным восхвалителем, Хафиз тем не менее не чуждался покровительства сильных мира сего, о чем свидетельствует сравнительно небольшое количество газелей, в которых поэт называет имена своих царственных меценатов. По-разному складывались отношения своевольного и гордого поэта с последовательно сменявшими друг друга на ширазском престоле правителями, что отразилось в многочисленных рассказах, нередко анекдотического свойства. Возможно, в основе некоторой части бытующих до нынешнего дня литературных и фольклорных анекдотов о Хафизе лежат реальные эпизоды его жизни. Несомненно одно — эти истории дают нам точные штрихи психологического портрета Хафиза, каким он виделся современникам и потомкам.

Покровители и властители

Первым покровителем Хафиза был Абу Исхак Инджу (правил в 1343—1353 гг.), правитель беспечный и веселый, любитель пиршественных забав и изящной словесности, покровитель наук и искусств. Во времена его правления Хафизу, как, впрочем, и другим поэтам и ученым, жилось прекрасно. В одной из своих газелей поэт посетовал на то, что «золотой век» правления Абу Исхака был очень короток: «Воистину бирюзовый перстень Абу Исхака ярко сиял, но благо было недолгим». Когда один из Музаффаридов — Мубариз ад-Дин Мухаммад осадил Шираз, легкомысленный правитель не потрудился даже мобилизовать защитников города. Легенда гласит, что когда Абу Исхак одним из последних узнал об осаде города, он выразил удивление, что кто-то вознамерился воевать в такой погожий весенний день, и экспромтом сложил такие стихи: «Пойдем! Нынче вечером предадимся забавам, а о завтрашнем дне подумаем, когда наступит завтра»-. Вскоре тот, кого традиция почитала самым щедрым и добрым покровителем Хафиза, оказался свергнутым с престола, а еще через три года был казнен. Однако поэт еще долго вспоминал благодатный период правления Абу Исхака, он посвятил памяти шаха стихотворный отрывок (кыт"а), в котором назвал его имя в числе пяти выдающихся ученых своего времени.

Наступила эпоха правления жестокого и фанатичного Мубариз ад-Дина (правил в 1353— 1364 гг.), который ознаменовал свое восшествие на престол закрытием всех питейных заведений в Ширазе. Он запретил разного рода увеселения и разослал по всему городу мухтасибов (в персидском произношении — мохтасеб, русские переводчики пользовались как первым, арабским, так и вторым вариантом передачи этого термина), городских чиновников, пресекавших публичное нарушение норм мусульманской морали и представлявших собой своеобразную «полицию нравов». Ужесточение режима правления нашло отражение даже в четверостишии наследного принца Шаха Шуджа Музаф-фарида, который написал:

В наше время на пирушках вино не в чести,
Ни лютни, ни гуслей, ни бубна в руках,
Все ринды (гуляки) забыли пристрастие к вину,
Один городской мухтасиб пьян без вина.

Хафиз, как утверждают комментаторы, откликнулся на введение «сухого закона» великолепной газелью, в которой, как считают, под маской мухтасиба вывел самого Мубариз ад-Дина:

Хоть прекрасна весна и вино веселит,
Но не пейте вина — мохтасеб не велит!
Сух верховный закон этих смутных времен.
Пей тайком, пей с умом, делай ханжеский вид.
Сядь, как дервиш, в углу, спрячь в рукав пиалу.
Нынче мир не вином — алой кровью залит.

После Мубариз ад-Дина к власти пришел его сын Абу-л-Фаварис Шах Шуджа (правил в 1364 — 1384 гг.), который не только отменил «сухой закон», но, видимо, несколько облегчил бремя налогов для «людей базара», ремесленников и торговцев, стал оказывать покровительство «людям пера», поэтам и ученым. Хафиз приветствовал начало его правления не только пышными хвалебными строками, но и веселой газелью, начинавшейся строками: «На рассвете тайный глас небес донес до меня весть: «Настала эпоха Шаха Шуджа, - без страха пей вино!» Однако отношения Хафиза и его августейшего патрона складывались далеко не так просто, как это явствует из приветственных стихов. До нас дошло несколько легенд, свидетельствующих о том, что шах и поэт постоянно конфликтовали. Одна из крупных размолвок произошла из-за известного знатока шариата (факиха) и поэта Имада Кирмани, к которому весьма благоволил благочестивый Шах Шуджа. Рассказывают, что богобоязненный законовед научил любимого кота повторять свои движения во время молитвы. В одной из газелей, осуждающей лицемерие и показное благочестие, Хафиз жестоко высмеял Имада, представив его ханжой и шарлатаном. Начинается она словами: «Явился суфий во всей красе и начал притворяться, дворец лукавства возвел до обманчивых небес». Газели Хафиза изобилуют подобными инвективами в адрес лицемерных аскетов, но здесь его сарказм предназначался конкретному лицу, поскольку дальше в газели говорится:

О, грациозная куропатка! В кокетстве своем ты так плавно ступаешь,
Однако не гордись собой, ведь и кот сотворил молитву.

Шах Шуджа был взбешен дерзостью поэта и искал любого повода поставить его на место, и случай скоро представился. В соответствии с традицией, сложившейся в суфийской газели задолго до Хафиза, поэты часто признавались в любви представительницам иной веры, христианкам или огнепоклонницам, исповедовавшим зороастризм (речь в таких стихах шла о представителях конфессий, которым их верой не запрещалось употреблять, изготовлять и продавать вино). Тем не менее одну из таких газелей Хафиза Шах Шуджа счел оскорблением веры, поскольку в ней говорилось: «Если мусульманство таково, как его исповедует Хафиз (преклонение перед христианским идолом, т. е. красавицей), жаль, если вослед сегодня придет завтра». Хафиза ждала бы неминуемая кара, не окажись в тот момент в Ширазе прославленный ученый Маулана Зайн ад-Дин Абу Бакр, совершивший паломничество к мусульманским святыням. По его совету Хафиз предпослал крамольному двустишию следующие строки: «Пришлись по душе мне слова, что пропел на рассвете христианин на пороге питейного дома под звуки свирели и бубна: «Если мусульманство таково...» — и таким образом избежал наказания, ибо это соответствует правилу «Передавать слова нечестивца не значит быть нечестивцем».

Шах Шуджа, сам не чуждый стихотворству, завидовал громкой славе Хафиза и однажды бросил ему следующий упрек: «В ваших газелях отсутствует единый лад: несколько стихов посвящено вину, несколько — воспеванию возлюбленной, остальные мистике. Это противоречит нормам красноречия». Поэт ответил августейшему критику так: «Ты прав, повелитель, но при всех этих пороках мои газели известны по всему свету, тогда как стихи иных поэтов шагу не могут ступить за пределы городских ворот». Шах Шуджа, естественно, принял это высказывание на свой счет и был несказанно обижен.

Натянутые отношения с верховным властителем Шираза побудили поэта искать прибежища в других городах Ирана. В период между 1372 и 1374 годами он предпринимает поездки в Исфахан и Йезд, но, разочаровавшись, вновь возвращается в родной город. Комментаторы считают, что Хафиз выразил недовольство поездкой в газели, начинающейся такими строками:

Если возвращусь я с чужбины домой,
Вернусь, набравшись опыта.
Если вернусь из странствий целым и невредимым,
Клянусь, прямо с дороги сверну в кабачок.
Коль сострадают мне спутники мои на путях любви,
Презрен буду я, если пойду жаловаться чужим.

Государи разных мусульманских стран, современники Хафиза, не оставляли попыток залучить знаменитость к своему двору, однако поэт под разными предлогами отказывался покинуть Шираз, хотя изредка и посвящал приглашавшим свои стихи (например, правившему в Багдаде султану Ахмаду ибн Увайсу Джалаириду). Известно, что в последний раз поэт покидал Шираз, откликнувшись на приглашение посетить Индию. Правитель княжества Дакан, просвещенный шах Махмуд из династии Бахманидов направил поэту со своим визирем крупную денежную сумму, дабы поощрить его поездку. Поэт истратил часть суммы, чтобы поправить материальное положение семей своих сестер и расплатиться с собственными долгами. Добравшись до порта Ладжин, он остановился у друга, который в то время сильно нуждался, так что остатки щедрого царского подарка Хафиз оставил ему. Два персидских купца, следовавших в Индию, предложили Хафизу присоединиться к ним и были готовы взять на себя все его дорожные расходы, но гордый поэт отказался. Он проследовал в порт Ормуз, чтобы там сесть на корабль, принадлежащий самому шаху Махмуду. Однако не успел корабль сняться с якоря, как на море разыгрался шторм. Поэт отказался от своего намерения покинуть Фарс, а визирю послал газель, в которой есть такие строки:

Как всех к себе влекут держава и корона!
Но павшей головы не стоит трон монарший.
Я вздумал морем плыть, но всех жемчужин мира
Не стоит ураган, мой парус разорвавший.

Визирь довел стихотворение до слуха повелителя, и тот распорядился послать поэту щедрое вознаграждение.

Последние годы жизни Хафиза пришлись на время правления Шаха Мансура Музаффарида (1387-1393). Год его восшествия на престол совпал с первым нашествием монгольских войск под предводительством Тимура (правил в 1370—1405 гг.) на Шираз, а во время второго последний представитель этой династии был убит на поле сражения. Предание гласит, что во время своего пребывания в Ширазе грозный тиран и завоеватель потребовал Хафиза к себе, посчитав начальные строки одной из знаменитейших его газелей оскорблением своей персоны. Вот как повествует об этом автор известной «Антологии поэтов» Доулатшах Самарканди (XV в.): «Рассказывают, что в те времена, когда Тимур завоевал Фарс и убил Шаха Мансура, Ходжа Хафиз был еще жив. Тимур послал кого-то из своих приближенных с требованием привести его. Когда тот явился, Тимур сказал ему: «Я завоевал полмира своим блистающим мечом, я разрушил тысячи селений и областей, чтобы украсить Самарканд и Бухару, престольные города моего отечества, а ты, ничтожный человечишко, готов их продать за родинку какой-то ширазской тюрчанки, ведь сказано у тебя: «Когда ширазскую тюрчанку своим кумиром изберу, за родинку ее вручу я ей Самарканд и Бухару». Хафиз поклонился ему до земли и молвил: «О, повелитель мира! Взгляни, до чего меня довела моя расточительность» (Хафиз явился на аудиенцию в рубище дервиша. — М.Р.). Его Величеству понравился остроумный ответ, он выразил свое одобрение и, сменив гнев на милость, обласкал поэта».

Такова легенда, а на самом деле во время второго нападения Тимура на Шираз встреча состояться не могла, поскольку Хафиз умер за четыре года до этого события, в 1389 году. За точность последней даты можно поручиться, поскольку существует стихотворение-хронограмма на смерть поэта:

Светоч поэтической мысли Ходжа Хафиз,
Тот, что был свечой, горящей божественным светом,
Нашел себе стоянку на земле Мусаллы,
А ты ищи его хронограмму в «земле Мусаллы» .

Рождение славы

Диван Хафиза не был составлен при жизни поэта. Первый составитель посмертного собрания стихов поэта, некий Гуландам, являвшийся, видимо, личным секретарем Хафиза, снабдил рукопись собственным предисловием, в котором дается оценка поэтического дарования Хафиза и сообщаются некоторые сведения относительно его ученых занятий. В частности, Гуландам перечисляет те книги, из которых поэт черпал знания, называя среди них авторитетный комментарий к Корану (тафсир) «Кашшаф» Замашахри (XI в.), сочинения по адабу, философии, логике, грамматике арабского языка и, наконец, собрания стихов арабских поэтов. По всей видимости, во времена правления Абу Исхака Инджу, когда молодой поэт снискал расположение этого правителя, ему была предоставлена возможность общения с лучшими умами Шираза, и он активно пользовался ею в целях совершенствования образования. Высокая похвала Хафизу, вышедшая из-под пера Гуландама, была первой в бесконечной череде высказываний, превозносивших магию его таланта и неотразимое обаяние его газелей.

В «Предисловии Гуландама» говорится: его газели «пробуждали волнение в высоких собраниях аристократов и в толпе простолюдинов, в местах молитвенного уединения, среди падишахов и нищих, среди ученых и невежд... Радения дервишей не удавались без его будоражащей сердце газели, дружеская пирушка теряла очарование без повторения его полных изящества слов». Еще при жизни своей Хафиз пользовался всеобщим признанием, современники наградили его двумя почетными «титулами» — Лисан ал-гайб («Сокровенный язык») и Тарджуман ал-асрар («Толкователь тайн»).

Они бросали вызов Хафизу

Век спустя к стихам Хафиза начинают относиться как к непревзойденному образцу. Об этом свидетельствует рекордное в истории персидской литературы количество «ответов» (джаваб) на его газели, созданных в XV и последующих веках его ценителями и подражателями. Уже упоминавшийся здесь Джами охотно составлял «ответы» на газели Хафиза, на одну только «открывающую» газель его дивана он откликнулся пять раз.

Правила создания «ответа» на известный образец предписывали средневековому автору максимальное проявление творческой изобретательности и оригинальности, поскольку в основе этих правил лежал принцип соперничества. В редчайших случаях поэт, вознамерившийся превзойти признанный шедевр, мог признаваться в своей несостоятельности, и все же такие признания в отношении газелей Хафиза имели место. Достаточно упомянуть знаменитого мастера «темного» стиля в персидской поэзии, называемого «индийским», Саэба Табризи (1601 — 1671), который закончил свою газель в подражание Хафизу такими строками:

Если, отвечая на газель Хафиза, Саэб проявил слабость,
Нет в том его вины. Мне это было трудно.

Приведенные слова скорее говорят не о самоуничижении Саэба, который, вне всякого сомнения, был осведомлен о своем собственном литературном даровании, а о его безусловном преклонении перед непостижимым волшебством хафизовского стиха.

Между тем и сам Хафиз охотно откликался на газели своих предшественников и современников. Чтобы газель считалась полным «ответом», она должна была соответствовать ряду формальных и содержательных требований: совпадать с газелью-образцом по метру, рифме, редифу (рефрену - слову или группе слов, которые повторялись после рифмы и служили ее украшением), включать в переосмысленном виде мотивы и образы первоисточника. У Хафиза мы находим множество «ответов» на газели Саади — их насчитывают порядка семнадцати, отвечал он и на газели своих старших современников - Хаджу Кирмани, Салмана Са-ваджи, Имада Факиха Кирмани.

Али бен Аби Талиб — четвертый «праведный» халиф, зять пророка Мухаммада. С его именем связано зарождение шиизма. Мусульмане-шииты почитают его наравне с пророком, считают носителем божьей благодати.

В оригинале Хафиз называет ночь своего счастливого преображения «ночью судьбы», то есть сравнивает ее с той ночью, когда, по преданию, Мухаммаду был ниспослан Коран и архангел Джабраил возложил на него пророческую миссию. На основе этого и ряда других коранических мотивов в поэзии Хафиза создается образ поэта-пророка.

Мусаллой (букв, «святилище», «место молитвы») называется популярное место прогулок близ Шираза, воспетое Хафизом. Дата смерти Хафиза закодирована в словах «земля Мусаллы», поскольку каждая буква арабского алфавита имеет числовое значение (эта система называется абджад).

Адаб — букв, «вежливость», «хорошее воспитание», «наука», «добронравие». В период средневековья в мусульманском мире сложилась особая система воспитания и образования, называемая адаб и предназначенная для подготовки «идеальных» членов общества, прежде всего придворного универсума. Литературные жанры, сложившиеся в системе адаба, представляли собой зерцала и наставления, ориентирующие читателя в разных областях знания и поведения и, как правило, снабженные многочисленными наглядными примерами в форме притч и исторических анекдотов.

М.Рейснер. Страницы легендарной биографии Хафиза

(1325 - 1389 или 1390)

Великий иранский поэт Хафиз Шамсиддин Ширази (Ходжа Шамс ад-Дин Мухам-мад Хафиз Ширази) родился в 1325 году в семье Баха ад-Дина - очень богатого купца из Шираза. Доподлинно известно, что род Хафиза происходил из Исфахана. В годы правления династии атабеков Салгуридов Фарса (1148-1270) предки поэта перебрались в Шираз.

Отец Хафиза умер рано, продолжить его дело было некому, и вскоре семья разорилась. Старшие братья будущего поэта отправились бродить по свету в поисках лучшей доли, а маленький Шамсиддин остался с матерью. Но несчастная женщина была не в силах прокормить ребёнка, а потому отдала его на воспитание в чужую семью.

Опекун недолго заботился о приёмыше и отправил его обучаться ремеслу в дрожжевой цех. Ученикам оплачивали работу. Шамсиддин оказался и трудолюбивым, и практичным мальчиком. Треть своего заработка он платил учителю соседней школы, треть отдавал матери, остальное тратил на свои нужды. В школе он выучил наизусть священную книгу мусульман и стал чтецом Корана - хафизом.

Ремесленники и торговцы Шираза (их называли «люди базара») славились любовью к поэзии. Многие ширазские дуканы (торговые лавки) одновременно были чем-то вроде поэтических «клубов», где устраивались диспуты и соревнования сочинителей. Шамсиддин был постоянным участником таких собраний, но над ним преимущественно потешались, как над ничего не понимающим в поэзии «сосунком».

Легенда рассказывает, что однажды глубоко уязвлённый насмешками юноша отправился к чудотворной гробнице прославленного отшельника и поэта-мистика Баба Кухи Ширази. Он долго молился и жаловался на свою судьбу, пока в изнеможении не уснул прямо на земле возле гробницы. Неожиданно во сне ему явился старец и дал вкусить божественной пищи.

Ступай, - сказал старец, - врата знаний для тебя открыты.

Кто ты? - спросил удивлённый юноша.

Я - халиф Али*, - ответил незнакомец и исчез.

* Али ибн Абу Талиб ибн Абд аль-Муталлиб ибн Хашим ибн Абд-аль-Манаф (ок. 600 - 661) - двоюродный брат, зять и сахаба (сподвижник) пророка Мухаммада. Четвёртый праведный халиф у суннитов и первый, святой имам у шиитов.

Когда Шамсиддин проснулся, он почти сразу сложил прославившую его газель «О ниспослании поэтического дара». Так явился миру великий поэт Хафиз.

По другой версии, юноша влюбился в ширазскую красавицу по имени Шах-Набат (переводится как «сахарный леденец»), но девушка только смеялась над ним. Любовь дала Шамсиддину поэтический дар, а вместе с ним пришла и благосклонность возлюбленной.

Ширазские ценители поэзии не поверили, что Хафиз сложил газель самостоятельно. Было решено устроить молодому человеку испытание. Поэту предложили написать ответ на газель-образец (такими образцами, как правило, служили признанные шедевры прошлого). Новая газель Хафиза восхитила ценителей. Слава о гениальном поэте быстро распространилась по странам Средней Азии.

Хафиза стали приглашать ко дворам восточных владык. Но поэт не пожелал покидать Шираз. Он почти безвыездно прожил там всю жизнь, никогда не женился, не имел детей и только постоянно заботился о семьях своих сестёр. Правда, есть сомнительная версия, будто в зрелом возрасте поэт женился, и у него родились два сына, однако и супруга, и дети умерли раньше Хафиза.

Живший в постоянной бедности поэт средства к существованию зарабатывал творчеством, а также чтением и толкованием Корана.

Сохранилось множество историй об отношениях поэта с правителями родного городе.

Первым покровителем Хафиза стал Абу Исхак Джамал ад-Дин Инджу (правил в 1343-1353 годах). Это был человек беспечный и весёлый, любил пышные застолья, покровительствовал наукам и искусствам. Правление Абу Исхак Инджу Хафиз называл впоследствии «золотым веком» для поэтов.

Но правление легкомысленного владыки оказался коротким. В 1353 году Шираз осадили войска завоеватели Мубариз ад-Дин Мухаммада из династии Музаффаридов, а Абу Исхак даже не подумал организовать оборону. Более того, о враге он узнал одним из последних и был весьма удивлён, что город в осаде.

Пойдём! - сказал правитель. - Нынче вечером позабавимся, а о завтрашнем дне подумаем завтра.

Шираз пал. Враг захватил весь Фарс. Через три года Абу Исхак попал в плен к завоевателям и был казнён, на всякий случай.

Мубариз ад-Дин (правил в 1353-1364 годах) оказался человеком жестоким и фанатично религиозным. Едва захватив Шираз, он закрыл в городе все питейные заведения, запретил увеселения и установил надзор за соблюдением населением норм мусульманской морали. В конце концов, сурового правителя сверг и заточил в темницу собственный сын.

Абу-л-Фаварис Шах Шуджа (правил в 1364-1384 годах) оказался прямой противоположностью отцу и стал покровительствовать поэтам и учёным. Хафиз, после десяти лет забвения, вновь приблизили ко двору. Однако отношения поэта с правителем не сложились.

Легенда рассказывает следующее. Шах Шурджа сам был не чужд стихотворству и завидовал громкой славе Хафиза. Однажды он упрекнул поэта:

В твоих газелях нет единого лада!

Поэт ответил:

Всё так, мой повелитель, но при всех этих пороках мои газели известны по всему свету, тогда как стихи иных поэтов шагу не могут ступить за пределы городских ворот.

Шах Шуджа очень обиделся, но стерпел. Однако Хафиз понимал, что долго такие отношения продолжаться не могут. Он стал искать прибежище в других городах Ирана, даже выезжал в Исфахан и Йезд, но всегда через короткое время возвращался в родной город.

Последний раз поэт покинул Шираз, когда отправился в Индию по приглашению владыки княжества Деккан султана Махмуда Бахмани, а точнее, его визиря Мир-Фазуллы. История эта весьма любопытна. Султан послал Хафизу деньги на поездку. Часть этой суммы поэт потратил на погашение долгов и на помощь семьям своих сестёр. Затем по дороге он встретил своего обедневшего друга и отдал ему все остававшиеся от дара правителя деньги. В Омрузе Хафиза ожидал присланный султаном корабль. Но едва путешественники снялись с якоря, как на море разыгрался шторм. Тогда поэт отказался от дальнейшего путешествия и вернулся в Шираз. Султан Махмуд не обиделся на Хафиза, а наоборот, послал ему ещё один щедрый дар.

Последние годы жизни поэта пришлись на эпоху завоеваний эмира Тимура (Тамерлана) (1336-1405). В Ширазе тогда властвовал Шах Мансур Музаффарид (правил в 1387-1393 годах). Первый поход Тимура на Шираз состоялся в 1387 году. Захватив город, эмир приказал вырезать весь род Музаффаридов. Всех от мала до велика вывели в степи под Ширазом и казнили.

А затем победитель потребовал к себе Хафиза. Поэт явился к владыке в рубище дервиша.

Тимур воскликнул:

Я завоевал полмира своим блистающим мечом, я разрушил тысячи селений и областей, чтобы украсить Самарканд и Бухару, престольные города моего отечества, а ты, ничтожный человечишко, готов их продать за родинку какой-то ширазской тюрчанки. Ведь сказано у тебя: «Когда ширазскую тюрчанку своим кумиром изберу, за родинку её вручу я ей Самарканд и Бухару».

Хафиз ответил с поклоном:

О, повелитель мира! Взгляни, до чего довела меня моя расточительность.

Не ожидавший такого ответа Тимур расхохотался и обласкал поэта.

Через два или три года после встречи с эмиром Хафиз умер в Ширазе. Он был похоронен в саду Мусалла.

Вскоре после кончины Хафиза пришло время его великой славы. Некто Гуландам, предположительно личный секретарь поэта, составил «Диван» - посмертное собрание стихотворений Хафиза. Ещё при жизни поэт пользовался всеобщим признанием, современники даже наградили его почётными прозвищами - Лисан ал-гайб (Сокровенный язык) и Тарджуман ал-асрар (Толкователь тайн). Но «Диван» произвёл на любителей персидской поэзии эффект разорвавшейся бомбы! Сборник в основном состоял из газелей, проникнутых гедонистическими мотивами и облечённых в форму суфийских поучений. Уже через сто лет творения Хафиза были признаны непревзойдённым образцом персидской литературы. Сегодня «Диван» Хафиза - наиболее часто издаваемая (после Корана) и самая раскупаемая книга в Иране.

В Европе первые перевода из Хафиза появились в XVII веке, а настоящим открывателем его гения стал Гёте. Великий творец «Фауста» на склоне дней создал великое поэтическое творение «Западно-восточный диван» в 2-х томах, причём второй том так и называется - «Книга Хафиза». Оба гения были чрезвычайно женолюбивы, так что удивляться их духовной близости не приходится.

Многократно переводилась поэзия Хафиза на русский язык. Лучшие образцы переводов созданы А.А. Фетом.

Александр Сергеевич Пушкин

Из Гафиза*

Не пленяйся бранной славой,
О красавец молодой!
Не бросайся в бой кровавый
С карабахскою толпой!
Знаю, смерть тебя не встретит:
Азраил, среди мечей,
Красоту твою заметит -
И пощада будет ей!
Но боюсь: среди сражений
Ты утратишь навсегда
Скромность робкую движений,
Прелесть неги и стыда!

* Это оригинальное стихотворение, написанное в духе Хафиза.

Переводы поэзии Хафиза, созданные Афанасием Афанасьевичем Фетом

Звезда полуночи дугой золотою скатилась;
На лоно земное с его суетою скатилась.

Цветы там она увидала и травы долины,
И радостной их и живой пестротою пленилась.

Она услыхала звонки говорливые стада,
И мелких, серебряных звуков игрою пленилась.

Коня увидала она, проскакавшего в поле,
И лошади статной летучей красою пленилась.

И мирными кровами хижин она и деревьев,
И даже убогой гнилушкой лесною пленилась.

И всё полюбя, уж на небо она не просилась -
И рада была, что ночною порою скатилась.

О! если бы озером был я ночным,
А ты луною, по нему плывущей!

О! если б потоком я был луговым,
А ты былинкой, над ним растущей!

О! если бы розовым был я кустом,
А ты бы розой, на нём цветущей!

О! если бы сладостным был я зерном,
А ты бы птичкой его клюющей!

Мы Шемзеддин, со чадами своими,
Мы шейх Гафиз и все его монахи -
Особенный и странный мы народ.
Удручены и вечных жалоб полны,
Без устали ярмо своё влача,
Роняя перлы из очей горячих -
Мы веселы и ясны как свеча.
Подобно ей мы таем, исчезаем,
И как она, улыбкой счастья светим.
Пронизаны кинжалами ресниц
Жестоких, вечно требующих крови,
Мы только в этих муках и живём.
В греховном море вечно утопая,
С раскаяньем нисколько не знакомы,
А между тем свободные от злого,
Мы вечно дети света, а не тьмы -
И тем толпе вполне непостижимы.
Она людей трёх видов только знает:
Ханжу, во-первых, варвара тупого,
Фанатика, с его душою мрачной;
А во-вторых, развратника без сердца,
Ничтожного, сухого эгоиста -
И наконец, обычной колеёй
Бредущего; но для людей как мы
Ей не найти понятья и названья.

Если вдруг, без видимых причин,
Затоскую, загрущу один,

Если плоть и кости у меня
Станут ныть и чахнуть, без кручин,

Не давай мне горьких пить лекарств:
Не терплю я этих чертовщин.

Принеси ты чашу мне вина,
С нею лютню, флейту, тамбурин.

Если это не поможет мне,
Принеси мне сладких уст рубин.

Если ж я и тут не исцелюсь,
Говори, что умер Шемзеддин.

Я был пустынною страной;
Огонь мистический спалил
Моей души погибший дол;
Песок пустыни огневой,
Я там взвивался и пылил,
И, ветром уносимый,
Я в небеса ушёл.
Хвала Творцу! во мне Он
Унял убийственный огонь...
Он дождик мне послал сырой -
И кротко охлажденный,
Я прежний отыскал покой;
Бог дал мне быть весёлой,
Цветущею землёй.

О! как подобен я - смотри!
Свече, мерцающей впотьмах;
Но ты, в сияющих лучах,
Восход зари.
Лишь ты сияй, лишь ты гори,
Хотя по первому лучу
Твой яркий свет зальёт свечу,
Но умолять тебя хочу:
Лишь ты гори,
Чтоб я угас в твоих лучах.

Дано тебе и мне
Созвездием любовным
Украсить небеса:
Ты в них луною пышной,
Красавицей надменной,
А плачущей Плеядой
При ней мои глаза.

Десять языков лилеи
Жаждут песни соловья,
И с немеющих выходит
Ароматная струя.

Ветер нежный, окрылённый,
Благовестник красоты,
Отнеси привет мой страстный
Той одной, что знаешь ты.

Расскажи ей, что со света
Унесут меня мечты,
Если мне от ней не будет
Тех наград, что знаешь ты.

Потому, что под запретом
Видеть райские цв;ты
Тяжело - и сердце гложет
Та печаль, что знаешь ты.

И на что цветы Эдема,
Если в душу пролиты
Ароматы той долины,
Тех цветов, что знаешь ты,

Не орлом я быть желаю
И парить на высоты;
Соловей Гафиз ту розу
Будет петь, что знаешь ты.

Падёт ли взор твой гордый
На голову, во прахе
Трактирного порога,
Не тронь её, - молю я!
То голова Гафиза,
Что над собой невластен...
Не наноси ты словом
Ему - или зазорным
Насилием - обид.
Незнающее меры,
Всё существо в нём, - словно
Лишь из трактирной пыли
Всемилосердый создал -
Он знает, что творит.
Обдумай только это -
И кротким снисхожденьем
Твою исполнит душу
Тогда бедняги, старца,
Упавшего постыдно,
Неблагородный вид.

Книгу мудрую берёшь ты -
Свой бокал берёт Гафиз;
К совершенству всё идёшь ты -
К бездне зол идёт Гафиз.

В рабстве тягостном живёшь ты,
Терпеливою овцой -
Как пустынный лев в неволе,
Все оковы рвёт Гафиз.

С тайной гордостью ведёшь ты
Список мнимо добрых дел -
Новый грех ежеминутно
На себя кладёт Гафиз.

Многих избранных блюдёшь ты
Поучением своим -
К безрассудствам безрассудных,
Веселясь, зовёт Гяфиз.

Меч убийственный куёшь ты,
Покарать еретиков -
Светлый стих свой, драгоценный,
Золотой, - куёт Гафиз.

К небу ясному встаёшь ты,
Дымом тяжким и густым -
Горной речки блеск и свежесть
В глубь долин несёт Гафиз.

Всё скажу одним я словом:
Вечно бедный человек,
Горечь каждому даёшь ты,
Сладость всем даёт Гафиз.

Ты в мозгу моём убогом
Не ищи советов умных,
Только лютней он весёлых,
Только флейт он полон шумных.

Пусть, на сколько хватит сил,
Чернь тебя клянёт!
Пусть зелоты на тебя
Выступят в поход!

Ты не бойся их, Гафиз;
Вечно милосерд,
Сам Аллах, противу них,
Твёрдый твой оплот,

Зельзебилами твою
Жажду утолит,
Сварит солнце для тебя
Райских этих вод.

Чтобы горести твои
Усладит вполне,
Он бескрылого, не раз,
Ангела пришлёт.

Мало этого; Он сам
В благости своей
Поэтический венец
На тебя кладёт.

И не Греция одна,
Даже и Китай -
Песни вечные твои
С завистью поёт.

Будут некогда толпой
Гроб твой навещать;
Всякий умница тебя
С честью помянёт.

И когда умрёшь ты, - твой
Просветлённый лик
Солнце, блеском окружа,
В небо понесёт.

В царство розы и вина приди,
В эту рощу, в царство сна - приди.

Утиши ты песнь тоски моей,
Камням эта песнь слышна - приди.

Кротко слёз моих уйми ручей;
Ими грудь моя полна - приди.

Дай испить мне, здесь, во мгле ветвей,
Кубок счастия до дна - приди.

Чтоб любовь дотла моих костей
Не сожгла, - она сильна, - приди.

Но дождись, чтоб вечер стал темней;
Но тихонько и одна - приди.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Веселись - о, сердце-птичка!
Пой, довольное судьбиной,
Что тебя пленила роза,
Воцарившись над долиной.

Уж теперь тебе не биться
В грубой сети птицелова,
И тебя не тронут когти,
Не укусит зуб змеиный.

Правда, что занозы розы
Глубоко в тебя вонзились,
И истечь горячей кровью
Ты должна перед кончиной.

Но за то твоей кончине
Нет подобной ни единой: -
Ты умрёшь прекрасной смертью,
Благородной, соловьиной.

Предав себя судьбам на произвол,
Моя душа жила голубкой мирной;
Но твой - о солнце! пламень к ней дошёл, -
Испепелил её твой огнь всемирный.

И вот, смотри, что пепел произвёл:
Свободных крыл гордись стезёй обширной,
Божественного гения орёл
Дышать взлетает радостью эфирной.

Грозные тени ночей,
Ужасы волн и смерчей -
Кто на покойной земле,
Даже при полном желаньи,
Вас понимать в состояньи?
Тот лишь один вас поймёт,
Кто, под дыханием бурь,
В неизмеримом плывёт
От берегов расстояньи.

Ах, как сладко, сладко дышит
Аромат твоих кудрей!
Но ещё дышал бы слаще
Аромат души твоей.

В доброй вести, нежный друг, не откажи,
При звёздах придти на луг - не откажи.

И в бальзаме, кроткий врач души моей,
Чтоб унять мой злой недуг, - не откажи.

В леденцах румяных уст, чтобы мой взор
За слезами не потух, - не откажи.

В пище тем устам, что юности твоей
Воспевают гимны вслух, - не откажи.

В персях, нежных как лилейные цветы,
В этих округлённых двух, - не откажи.

И во всем, на что завистливо в ночи
Смотрит неба звёздный круг, - не откажи.

В том, чему отдавшись раз, хотя на миг,
Веки счастья помнит дух, - не откажи.

В том, что властно укротить ещё одно
Пред могилою испуг - не откажи.

Ежели осень наносит
Злые морозы - не сетуй ты.
Снова над миром проснутся
Вешние грозы - не сетуй ты.

Ежели мертвою листвою
Всюду твой взор оскорбляется,
Знай, что из смерти живые
Выглянут розы, - не сетуй ты.

Если тернистой пустыней
Путь твой до Кабы потянется,
Ни на колючий кустарник,
Ни на занозы не сетуй ты.

Если Юсуф одинокий
Плачет, отторжен от родины,
Знай, что заблещут звёздами
Жаркие слёзы, - не сетуй ты.

Все переходчиво в мире,
Жребий и твой переменится;
Только не бойся судьбины
Злобной угрозы, - не сетуй ты.

Гиацинт своих кудрей
За колечком вил колечко,
Но шепнул ему зефир
О твоих кудрях словечко.

Твой вечно, неизменно,
Пока дышать я буду;
Усну ль я под землёй -
Взлечу к твоей одежде
Я пылью гробовой.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

О помыслах Гафиза
Лишь он один, да Бог на небе знает.
Ему он только - сердце
Греховное и пылкое вверяет.

И не одним прощеньем
Всемилосердый благ, - Он благ молчаньем...
Ни ангелам, ни людям
Об этом он словечка не роняет.

Сошло дыханье свыше,
И я слова распознаю:
«Гафиз! зачемъ мечтаешь,
Что сам творишь ты песнь свою?
С предвечного начала
На лилиях и розах,
Узор её волшебный
Стоит начертанный в раю!»

Газель «О ниспослании поэтического дара»

Вчера на исходе ночи от мук избавленье мне дали,
И воду жизни во тьме, недоступной зренью, мне дали.
Утратил я чувства свои в лучах того естества,
Вина из чаши, что духа родит возвышенье, мне дали.
И благостным утром была и стала блаженства зарёй
Та ночь - повеленьем судьбы, - когда отпущенье мне дали.
Небесный голос в тот день о счастье мне возвестил,
Когда к обидам врагов святое терпенье мне дали.
И взоры теперь устремил на зеркало я красоты,
Ведь там в лучезарность её впервые прозренье мне дали.
Дивиться ли нужно тому, что сердцем так весел я стал?
Томился скудостью я - и вот вспоможенье мне дали.
Весь этот сахар и мёд, в словах текущих моих,
То плата за Шах-Набат, что в утешенье мне дали.
Увидел я в тот же день, что я к победе приду,
Как верный стойкости дар врагам в посрамленье мне дали.
Признателен будь, Хафиз, и лей благодарности мёд
За то, что красавицу ту, чьи прелестны движенья, мне дали.

Перевод Е. Дунаевского

Если та ширазская турчанка утолит жажду сердца моего,
Отдам Самарканд и Бухару за одну родинку её.

Лей, кравчий, вино, не жалей, в раю не будет всё равно,
Ни прекрасной речки Рукнабада, ни сада Мусалло.

Зови, милая, не то цыганки озорницы, искушённые в любви,
Как турки с набега добычу уносят, унесут терпение моё.

Идеальна твоя красота от любви безбрежной моей,
Зачем мушки и румяна, когда и так прекрасно лицо твоё?!

Из-за неземной красоты Юсуфа - знаю я,
Безупречная Зулейха потеряла и честь, и покой.

Я буду любить тебя даже, когда будешь ругать ты меня;
Даже горькие слова льются из уст твоих сладкой рекой.

Послушай совет, любимая, как слушать надобно юным,
Советы наставников мудрых, познавших труд земной.

Говори о вине и певцах, о смысле жизни оставь разговоры,
Никто не откроет тебе тайну того, что есть за чертой.

Пой, Хафиз, свою газель, и на крыльях лети вдохновенья,
Чтобы Небо бросило за песню тебе из звёзд ожерелье своё.

Перевод Саида Сангина

Мастер, один из величайших лириков мировой литературы.

Сведения его жизни содержат мало достоверных фактов и дат, но много легенд. В единственном сохранившемся автографе он называл себя «Мухаммад ибн Мухаммад ибн Мухаммад по прозванию Шамс аль-Хафиз аш-Ширази » .

Его стихи являются вершиной персидской поэзии. Они в Иране до сих пор читаются и декламируются. В школах (мактабах) Бухарского ханства в XVI - начале XX века стихи Хафиза Ширази входили в обязательный учебный курс.

Биография

В возрасте 21 год он стал учеником Аттара в Ширазе. Он уже тогда стал слагать стихи и стал поэтом и чтецом Корана при дворе Абу-Исхака, вошёл в суфийский орден - Тарика. Хафиз знал арабский язык , хорошо разбирался в хадисах , тафсире , фикхе .

История сохранила легендарную встречу Хафиза с Тимуром , которая на нынешней момент считается реальным событием. Легенда описывает её следующим образом.

Женился Хафиз на склоне лет, у него родилось двое детей. Но оба сына и жена умерли ещё при жизни поэта. Имеются сведения, что младший сын Хафиза, Шах Нуман, переселился в Индию, в Бурханпур , а похоронен в Асиргархе. Жил Хафиз очень скудно, испытывая постоянную нужду. Несколько раз поэт получал приглашение от иноземных владык посетить их страны, однако поездки так и не осуществились. Его звал к себе багдадский султан Ахмед ибн-Увейс Джалаир . В Индию его звали султан Бенгала Гиясиддин (англ. Ghiyasuddin ) и главный визирь султана Махмуда Бахманни (англ. Mohammed Shah I ) (Декан) Мир-Фазлулла. Последней поездке помешал шторм на море, и Хафиз запечатлел в веках этот момент в одной из своих известнейших газелей:

После его смерти появляется сборник его стихов - «Диван ».

Творчество

Диван Хафиза , миниатюра, Персия, 1585

Иран издавна славился своей литературой. Ещё до рождения Хафиза повсеместно прославились Рудаки , Фирдоуси , Насир Хосров , Омар Хайям , Низами Гянджеви , Джалалиддин Руми , Амир Хосров , Саади и другие. Их силами персидко-таджикская литература была выведена на новый уровень. Безусловно Хафиз не мог творить без связи со своими талантливыми предшественниками. Исследователями отмечается влияние на поэзию Хафиза стихов Саади, Салмана Саведжи , Хаджу Кирмани. Философская мысль в строках Хафиза идёт по пути, который заложили Хайям, Руми, отличаясь при этом глубокой индивидуальностью. Хафиз без сомнений был знаком с большей частью литературного наследия своей страны. Тому есть и и документальные подтверждения: в библиотеке Института востоковедения в Ташкенте хранится рукопись «Хамсе» Амира Хосрова Дехлеви , фрагмент из пяти маснави , где три из пяти маснави переписаны непосредственно самим Хафизом.

Любимой строфой Хафиза была газель . Именно ей написано подавляющее число его стихотворений. Рождённая за четыре столетия до Хафиза гением Рудаки , отточенная талантом Саади , в творчестве Хафиза газель достигает своего совершенства.

Что же понимал под прочностью стиха Хафиз? Во-первых, очевидно, то, что стих способен пережить своего создателя, способен сохраниться в течение веков, что иногда не под силу и каменным мавзолеям. Во-вторых, под прочностью стиха могла иметься в виду его нерушимая целостность, и в применении к восточным стихам под целостностью следует иметь в виду особые свойства, не характерные для поэзии Запада.

Особенности строения газелей влияют и на их восприятие. Обычно газель состоит из пяти-семи двустиший (бейтов). При этом важно то, что каждое двустишие выражает законченную мысль, и, зачастую, не имеет прямой связи с прочими бейтами. В этом состоит отличие восточного стиха от классического стиха европейского, в котором строки прочно объединены одной мыслью автора и логически связаны между собой. В газели такая логическая связь не всегда видна, особенно для читателя, привыкшего к поэзии Запада. Однако, каждая газель, в особенности газель, созданная мастером, представляет собой нерушимое единое целое. Для того, чтобы воспринять и осознать эту целостность, требуется работа и чувств, и ума, когда переходя от двустишия к двустишию, читатель должен восстановить опущенные автором связи, пройти свой путь по ассоциативной цепочке, соединяющей бейты, и то, что эта цепочка может не совпасть с путём, которым шёл сам автор, лишь делает стих более ценным, более близким сердцу каждого отдельного читателя. Это тем более верно, что объединяющей связью газелей часто служит именно определённое переживание, состояние души, чувства неподвластные до конца рассудку. Но в своей сути газели Хафиза подобны рубаи Хайяма , сплавляющим в себе разум и чувства. Понимание сути газели также необходимо для понимания творчества Хафиза, как понимание сути сонета для более глубокого осмысления творчества Петрарки или Шекспира .

Не менее важно для прочуствования внутренней красоты стихов Хафиза знание суфийской символики. Зная тайные значения, зашифрованные в простых словах, читатель способен открыть не один, а даже несколько смыслов, заложенных в простом стихе, начиная с самого поверхностного и кончая мистически глубоким. Примером таких неочевидных простому читателю толкований может служить часто встречающаяся у Хафиза тема любви. И если невооружённый глаз видит в стихотворении только признание поэта в любви к женщине, то знакомый с суфийской символикой постигает, что речь идёт о стремлении суфия познать Бога, поскольку именно это подразумевается под «любовью», а «возлюбленная» - это сам Бог. А во фразе «Аромат её крова, ветерок, принеси мне» на самом деле «кров» - это Божий мир, а «аромат» - дыхание Бога.

Ещё одной специфической особенностью творчества Хафиза было зеркальное использование описательных слов. Отрицательных персонажей называет он «святыми», «муфтиями», тех же, кто дорог его сердцу - «бродягами» и «пьяницами».

Средоточием творчества Хафиза является непосредственная жизнь человека во всех её радостях и скорбях. Обыденные вещи обретают под его пером красоту и глубокий смысл. Если жизнь полна горести, то нужно сделать её лучше, придать красоту, наполнить смыслом. Частое упоминание чувственных удовольствий, будь то распитие вина или женская любовь, отнюдь не означают стремления Хафиза отвернуться от неприглядной действительности, спрятаться от неё в наслаждениях. Множество газелей клеймящих злобу, войны, скудоумие фанатиков и преступления властьдержащих показывают, что Хафиз не боялся трудностей жизни, и его призыв к радостям - выражение оптимистического взгляда на мир, а если понимать под «радостью» скрытый смысл познания Бога, то горести для него не повод для озлобления, а побудительный мотив обратиться к Всевышнему и построить свою жизнь в соответствии с его заповедями.

Одни из самых трагичных газелей Хафиза посвящены потерям друзей, и, очевидно, дружба была величайшей ценностью в жизни Хафиза. Но утраты не могли сломить дух поэта, он позволял себе погрязнуть в депрессии, предаться отчаянию. Глубина трагических переживаний обусловлена именно осознанием её Хафизом, его дух всегда выше обстоятельств жизни. И это позволяет ему в часы скорби не отречься от жизни, а наоборот, начать ценить её ещё больше.

Богата и глубока любовная лирика поэта. По легенде Хафиз был влюблён в девушку Шах-Набат (Шахнабот), многие стихи посвящены именно ей. Простота в выражении самых интимных чувств и утончённость образов делают эти газели поэта лучшими примерами мировой любовной лирики.

Этическим идеалом поэта можно считать ринда - плута, бродягу - , полного бунтарства, призывающего к свободе духа. Образ ринда противопоставляется всему скучному, ограниченному, злому, эгоистичному. Хафиз писал: «Самонадеянности нет у риндов и в помине, а себялюбие для их религии - кощунство». Завсегдатай питейных заведений, гуляка, ринд свободен от предрассудков. Он не находит своё место в обществе, но это проблема не ринда, это проблема общества, построенного не лучшим образом. В мире Хафиз видел немало зла, насилия и жестокости. Мечта перестроить мир заново не раз звучит у Хафиза. Это всегда именно мечта, у него нет призывов к борьбе. В дальнейшем ринд как положительный герой находит свой путь в стихах Навои и Бедиля .

В оригинале стихи Хафиза чрезвычайно мелодичны, их легко напевать. Обусловлено это не столько применением звуковых повторов, сколько глубокой гармоничностью, объединяющей звучание и передаваемые образы. Богатство смыслов и лёгкость чтения служили причиной того, что куллиёт Хафиза сплошь и рядом использовался людьми для гаданий, для предсказания своей судьбы.

Наследие и влияние творчества

Поэтический сборник «Диван» Хафиза включает 418 газелей (лирических стихов), 5 крупных касыд (крупных панегириков), 29 кыта (небольших стихов), 41 рубаи (афористическое четверостишие) и 3 месневи (героико-романтические поэмы): «Дикая лань», «Саки-наме» и «Моганни-наме» . После смерти Хафиза «Диван» распространялся в виде списков в большом количестве, из-за чего в оригинальном тексте появлялись чужеродные вставки. В сегодняшнем Иране «Диван» переиздавался наибольшее количество раз среди классических произведений .

Первое серьёзное издание Хафиза было осуществлено в средние века в Турции, где был изданы произведение поэта в трёх томах. На этом издании основывались дальнейшие публикации в Германии, Египте и Индии. Творчество поэта оказало сильное влияние на многих мастеров Запада: Гёте , Пушкина , Мицкевича и др. Изданный в 1814 году полный перевод Хафиза на немецкий язык сподвигнул Гёте на создание своего «Западно-восточного дивана», в котором посвящает Хафизу целиком вторую книгу, названную им «Книгой Хафиза». Пушкин в своём стихотворении «Не пленяйся бранной славой, о красавец молодой!» («Из Гафиза») отдал дань уважения поэту и всей персидской поэзии . Произведения Хафиза Ширази переведены на многие языки мира .

В творчестве Хафиза преобладают традиционные темы вина и любви, мистического озарения, восхваления великих людей, жалобы на бренность и непознаваемость мира . В поэзии Хафиз присутствовал элемент мистики , из-за чего современники называли поэта Лиссан-Эльгаиб - языком таинственных чудес .

Память

Мавзолей Хафиза является одной из основных достопримечательностей Шираза. Он представляет собой беседку, построенную в 1930-х годах над мраморным надгробием поэта. Туда приходят многочисленные паломники . Мавзолей находится в парке, где постоянно под музыку декламируются стихи Хафиза. Также распространены гадания на «Диване» Хафиза. На могильной плите высечен бейт Хафиза:

Переводы на русский язык

Книги:

• Истины. Изречения персидского и таджикского народов, их поэтов и мудрецов. Перевод Наума Гребнева «Наука», М. 1968. 310 с; Спб.: Азбука-классика, 2005. 256 с ISBN 5-352-01412-6
• Ирано-таджикская поэзия. - М .: Художественная литература, 1974. - 613 с.

Комментарии

Когда красавицу Шираза своим кумиром,

Изберу, За родинку её отдам я и Самарканд и Бухару.

в переводе ошибка.... в оригинале...Агер ун торки ширази, бе даст а эменара, бешали химбиаш бахшан, Самарканд, ту Бухара. что в переводе означает...Когда ширазская турчанка ведет любовную игру, За родинку её отдам я и Самарканд и Бухару.

Агар он турки шерози ба даст орад дили моро... ---Ба холи хиндуяш бахшам Самарканду Бухороро --так вернее..

Примечания

Литература

• Н. Кулматов Гедонизм Хафиза (рус.) // «Памир» : Журнал. - 1982. - № 1. - С. 77-82.
• С. Шамухамедова Этический идеал Хафиза (рус.) // «Звезда Востока» : Журнал, Орган Союза писателей Узбекистана. - Ташкент: Издательство литературы и искусства Гафура Гуляма, 1973. - № 5. - С. 159-162.
• Саджад Захир Гений Хафиза (рус.) // Академия наук СССР , «Народы Азии и Африки» : Журнал. - Москва: «Наука» , 1976. - № 5. - С. 96-102.
• Мирзо Турсун-Заде Великий мастер газели (рус.) // «Дружба народов» : Журнал. - 1971. - № 9. - С. 264-269.
• Семён Липкин Над строкой Хафиза (рус.) // «Новый мир» : Журнал. - 1971. - № 10. - С. 242-245.

Ссылки

	в Викитеке
	Хафиз Ширази на Викискладе

• Хафиз (персидский поэт) - статья из Большой советской энциклопедии (3-е издание). А. Н. Болдырев
• Хафиз - статья из энциклопедии «Кругосвет»

Категории:

• Персоналии по алфавиту
• Писатели по алфавиту
• Родившиеся в 1326 году
• Родившиеся в Ширазе
• Умершие в 1390 году
• Умершие в Ширазе
• Персидские поэты
• Поэты Ирана
• Поэты XIV века
• Персоналии:Суфизм
• Персоналии:Шираз

Wikimedia Foundation . 2010 .